Александр Титов

Ладак

I. Дорога к высоким перевалам

Затерянный в самой высокогорной части западных Гималаев между Ладакским и Занскарским хребтами, издавна стоявший на оживленном перекрестке путей Азии, Ладак ныне является наиболее северной частью Индии. Край этот, некогда бывший независимым и весьма влиятельным королевством, имеет давнюю историю и хранит богатейшее культурное наследие. Название «Ладак» происходит от местного «la-dwags» – «Страна высоких перевалов», и оно полностью себя оправдывает. Здесь встречаются горные массивы индийских Гималаев и Каракорума, которые давным-давно научили местных жителей не бояться снежных вершин. «Ладакцы – замечательные караванщики, никогда не пасуют перед трудностями и непогодой, неприхотливы и готовы выполнять любую работу. Они могут долго идти пешком по трудной каменистой дороге, на которой караванные животные приобретают увечья, и никогда не клянут судьбу» (Ю.Н.Рерих). Караванные пути, поднимающиеся выше облаков, издавна проходили через близлежащие перевалы Тангла, Кардонг и Сассер. Веками позднее на их месте появились асфальтированные трассы, которым во всем мире нет равных по средней и максимальной высоте пролегания. Наивысшая точка перевала Тангла – 5328 м, путь в направлении долины Нубры через перевал Кардонг достигает отметки в 5578 м. Природа края сурова и пустынна. Летом здесь довольно жарко, зимой – чрезвычайно холодно, а высокие горы словно отделили Ладак от остального мира. Вероятно, именно по этой причине сохранилась в неприкосновенности атмосфера его древности и возвышенной уединенности, столь ясно ощущаемая и в наши дни. Говоря о Ладаке, невозможно не упомянуть о величайшей реке Азии – Инде, протекающем через центральную часть этой страны и придающем некую философскую размеренность здешнему течению времени. Но в то же время Ладак граничит на западе с политически неспокойным Кашмиром, а на севере и востоке – с враждебным Китаем, что вносит определенный контраст в жизнь этого тихого уголка. Некоторые районы Ладака имеют ограниченный доступ для туристов, а по пути в Лахул или Кашмир часто можно встретить военные лагеря, проверочные полицейские кордоны и конвои армейских грузовиков, лихо несущиеся по немыслимым извилинам горных дорог.

Однако нет худа без добра – именно благодаря военным стало возможным нормальное транспортное сообщение с Ладаком. Для туриста, с точки зрения передвижения, этот край не назовешь легко достижимым. Добраться до Ладака можно несколькими путями. В столице Ладака, Ле, находится самый высокогорный в мире аэропорт (3500 метров над уровнем моря). Международных рейсов в Ле не существует, и по приезду в Индию приходится пересаживаться на местный рейс «Индийских Авиалиний». Авиамаршрут над гималайскими хребтами считается сложным и опасным, и на него допускают лишь наиболее опытных пилотов. Существуют экстремальные программы длительных пеших треккингов через Лахул и Занскар, выводящих в конечном итоге к Инду. Однако наиболее практичный путь проходит по наземным автодорогам. Этих главных дорог, ведущих в Ладак, существует в настоящее время всего две. Первая – через Кашмир. Она была проложена еще в незапамятные времена караванными торговцами, и именно по ней прошла в 1925 году Центрально-Азиатская экспедиция Н.К.Рериха. Однако сейчас, в связи с нестабильной обстановкой в Кашмире, это направление не рекомендовано для иностранцев, хотя неплохая асфальтовая дорога из Шринагара идет до самого Ле. Часть этого пути, со стороны Ле до Каргила, по-прежнему используется множеством туристов: именно там находятся самые интересные памятники Ладака. Самой же важной транспортной артерией, связующей Ладак с остальной Индией, в наши дни стала недавно открытая для всеобщего пользования трансгималайская трасса, начинающаяся из Манали (в долине Кулу) и проходящая до Ле через самое сердце западных Гималаев. Она была выстроена военными в 1960-70-х годах во время индийско-китайских приграничных столкновений. Следуя по этой дороге, путешественник пересекает хребты Пир-Панджала и Занскара, встречает перевалы высотой от четырех до пяти с лишним тысяч метров, с палящим солнцем, пронзительными ветрами и захватывающими дух видами горных высот и речных долин, изредка разделенных крошечными поселениями. Обычно туристы преодолевают этот маршрут на автобусах или джипах, арендованных в Манали или Ле, некоторые предпочитают перемещаться на мотоцикле, как наиболее мобильном транспортном средстве. Отдельные встреченные мной смельчаки пересекают Гималаи на велосипедах, что не может не вызывать уважение.

Мне была необходима свобода передвижения в Ладаке, поэтому я принял решение также пройти через Гималаи на мотоцикле и в августе 2004 года стартовал из Кулу на легком «Сузуки». Путь в пятьсот с лишним километров был весьма нелегок, а трасса Манали-Ле, впрочем, заслуживает отдельного рассказа. Одолев чудовищную грязь размытого муссонными дождями, изъеденного оползнями перевала Рохтанг (3977 м) и форсировав несколько бродов с холодной водой из горных речушек, к середине первого дня пути я достиг Лахула и живописной долины реки Чандра. Неподалеку от «сангама» – ее слияния с рекой Бхага, порождающего Чандрабхагу, стоит сказочный Кейлонг, столица Лахула. Возле него на высоких берегах узкой долины Бхаги стоят старые буддийские монастыри Карданг (XII в.) и Шашур (XVI в.). Утром следующего дня дорога повела на высокий перевал Баралача-ла (4883 м), где мне пришлось напрыгаться на ухабах сильно разбитой дороги и жестоко сгореть на солнце, идя на высотах более четырех километров. Посылая мимоходом привет зияющим по краям дороги глубоким обрывам, миновал я и стоящий следом перевал Лачулунг-ла (5060 м). Здешние дороги не прощают ошибок. Вдоль них часто встречаются щиты с краткими и запоминающимися призывами: «Speed thrills but kills», «On my curve check your nerve», «Don’t be gama in the land of lama», но всем проезжающим ясно, что эти простые правила написаны кровью. Горы сближают людей, это известный факт. И если на равнинах Индии вы испытываете шок от хаоса и шума на дорогах, то в Гималаях водители стараются не создавать лишних проблем и помогают друг другу по мере возможностей. При всем при том, для мотоциклиста грузовики, вылетающие из-за слепых виражей, нещадно пылящие и чадящие перегруженными дизелями, – всегда нежеланная встреча. Следующая ночь прошла в палатке у местечка Панг, под яркими звездами и ледяными ветрами на высоте почти в пять километров. Вокруг на песчаных скалах здесь природой созданы целые города из причудливо выветренных вертикальных образований. Далее дорога, идя по широким равнинам, постепенно начала подниматься к высочайшему на всей трассе перевалу Тангла. На последнем издыхании греющегося и изнывающего от кислородного и масляного голодания мотора мотоцикла я достиг его вершины, и с нее открылся вдохновляющий вид на раскинувшуюся в синей дали снежную цепь Ладакского хребта. За ней уже начинается горный массив Каракорума, а у подножия ее лежит Ле – конечная цель моего путешествия. Наконец, в середине третьего дня пути у селения Упши я увидел перед собою великий Инд. Отсюда вдоль реки идет прямой путь до Ле.

Сенгге Цангпо («Львиная река») – так называют Инд ладакцы. По легенде, как и три другие великие реки Гималаев – Брахмапутра, Ганга и Сатледж, – он берет свое начало на святой горе Кайлас. Будучи обителью богов, пирамидальной формы Кайлас каждый из четырех своих склонов охраняет под присмотром особого священного животного. Инду достался покровителем лев (singha на санскрите), из пасти которого, по поверью, он и вытекает. На востоке Инд так и называют – Sindhu, от чего произошло его европейское название Indus. Настоящий цвет Инда имеет удивительный ярко-голубой оттенок, но летом, из-за множества впадающих в него талых ледниковых ручьев, бурные воды реки становятся мутными.

Общий взгляд на панораму Инда рождает предчувствие чего-то необычного. Долина реки окружена то розовато-сиреневыми, то словно лунными серо-бурыми пустынными скалами, становящимися на мгновения розово-красными по вечерам в лучах заката. На них высоко вознеслись, достойные быть запечатленными кистью лучшего художника, буддийские монастыри (по-местному «гом-па»), окруженные торжественными белоснежными чортенами и хранящие красочные изображения мудрых и умиротворенных бодхисаттв. На пути в Ле уже в Лахуле мы видим признаки начала гегемонии буддизма над прочими формами религии, но в Ладаке буддийские традиции имеют древнейшую историю. Его неспроста называют «Малым Тибетом» – по своей культуре и укладу жизни он всегда был гораздо ближе Тибету настоящему, терпящему ныне китайское господство, чем жарким равнинам Индостана. Во время вторжения армии Китая в «Страну снегов» в Ладаке нашла пристанище значительная часть тибетских беженцев-мирян и монахов. За исключением нескольких набегов фанатичных кашмирских разбойников под началом Зоравара Сингха в середине XIX века, внешние факторы здесь не приносили глобальных угроз буддизму, и можно сказать, что эта религия сохранилась по наши дни в Ладаке в наиболее нетронутом и безмятежном виде, естественно развиваясь со времен первых «волн распространения» учения. Такого не случилось ни в Индии, ни в Китайском Синцзяне, ни даже в самом Тибете.

Деревни сосредоточены в основном рядом с руслом Инда, окруженного зеленью полей и садов. Здесь поддерживается хороший баланс влажности, и даже на значительном удалении от реки особой сухости не ощущается. Под пронзительно синим, чистейшим небом на солнце жарко и безветренно. В безмолвии вечеров под рано проступающими крупными звездами и ярким маревом Млечного Пути, похожим на случайное облачко, к западу над простором долины разливается нежный золотисто-голубой огонь заката – картина поистине космического величия! А в глубинах Ладакского и Занскарского хребтов над облаками видны далекие убеленные снегами вершины, высота которых приближается к семи тысячам метров. Таков, в первом впечатлении, Ладак – дитя стремительного Инда, древняя цитадель буддизма и хранитель тайн истории, лежащий среди высочайших перевалов у врат Каракорума.

Достопримечательности Ладака, о которых пойдет речь, можно разделить на три большие группы. Прежде всего, отдельного описания заслуживает сам Ле. К западу от него, по дороге в Кашмир, находятся наиболее древние буддийские монастыри Ладака – Мульбек, Ламаюру, Алчи и Базго. К востоку от столицы Ладака нам встретятся более поздние памятники, которые, впрочем, производят на путешественника не меньшее впечатление. Среди них вдоль Инда расположены бывшие королевские дворцы в Стоке и Ше, монастыри Тиксе, Матхо, Стакна, Хемис, а в глубинах ладакского хребта, по дороге на озеро Пангонг, затерялись Чемре и Так-ток.

II. «Знаки больших общений»

Достигнув Ле после длительного пути по пустынным дорогам Гималаев, было уже как-то непривычно оказаться на шумных улицах этого небольшого городка. Они наполнены транспортом и деловито снующими ладакцами, непременно бросающими вам веселое приветственное «джулей!». Легендарный базар, бывший некогда местом встречи торговых караванов со всей Центральной Азии – с нагорьев Тибета и из Лхасы, Непала, китайского Туркестана, Узбекистана, Кашмира и Афганистана, – простирается от «пятничной мечети» Джами-Масджид на сотни метров вниз и по сей день является главным нервом города. Но северные перевалы, ведущие в Китай и Среднюю Азию, давно закрыты, и привычных в прошлые века груженых верблюдов и мулов мы здесь уже не увидим. Вместо них ныне такой же обычный для всей Азии образ являют собой нарочито разукрашенные и вечно перегруженные грузовики с номерами из Кашмира, Химачал-Прадеша, Харьяны и Дели. Пожалуй, лишь они изредка напоминают о связи Ладака с остальной Индией. В Ле на удивление много разномастных, обычно очень простых и недорогих гостиниц и гестхаусов, плотно заполняющих улочки в северо-западной части города. В наши дни Ладак стал очень популярен у туристов со всего мира, повсюду слышна английская и немецкая речь. Но все внимание человека, впервые попавшего в Ле, сразу приковывает к себе сероватая громада Королевского дворца, будто вне времени возвы­шающегося над городом. Устроившись в гостинице и кое-как приведя себя в порядок с дороги, к нему-то я и направился.

Королевский дворец выстроил в 1620 году знаменитый король Сенгге Намгьял (досл. Лев из рода Победоносных Правителей), с чьим именем связана целая эпоха в истории страны. Династия Намгьялов возникла в конце XV века в результате многовековой трансформации правящих родов Ладака. В опубликованном в 1926 году д-ром А.Х.Франке переводе «Хроники царей Ладака» («La-dwags rgyal rabs») указывается, что самые ранние правители Верхнего Ладака (часть долины Инда ближе к современному Тибету) являлись потомками легендарного героя Гесэр-хана, совершавшего в незапамятные времена подвиги, отраженные в сказаниях различных народов Центральной Азии. В Ладаке также существует особая версия эпоса «гесэриады» и многовековая традиция его исполнения певцами-сказителями. Ладак даже считается родиной Гесэр-хана, а предания соседнего Занскара рисуют нам Гесэра уже не как земного богатыря, а как космическую силу, проявленную на заре сотворения мира и участвующую в процессе его дальнейшего оформления. Можно также вспомнить распространенную в долине Кулу легенду о том, что именно по воле Гесэра, рассекшего горную цепь Пир-Панджала ударом палицы, возник перевал Рохтанг. В связи с этим, нет ничего удивительного в утверждении, что первые правители-законодатели страны вели свой род именно от Гесэра. Дальнейшая история королевских династий Ладака связана с Тибетом. В VII веке знаменитый король Тибета Сронг-цзен-гампо сделал буддизм государственной религией «Страны снегов», что дало начало первой «волне распространения» учения из Индии в Тибет и прилегающие районы, в том числе и в Ладак. Именно к VII–IX векам относится время появления древнейших монашеских обителей в долине Инда. В IX веке печально известный тибетский правитель Ланг-дхарма, являвшийся ярым сторонником добуддийской религии Бон, начал кампанию изгнания буддизма из страны, однако в скором времени он был убит. Процесс распада империи, незамедлительно начавшийся после его смерти, привел Тибет к полному раздроблению. Один из потомков рода Ланг-дхармы, Ньима-гон, в X веке основал в Гуге (восточный Ладак) независимое королевство, чье влияние за последующее столетие распространилось на весь Ладак, Занскар и Спити. Его столица находилась в Ше, и там был возведен первый в Ладаке дворец-крепость. Королевство было буддийским, а при правнуке Ньима-гона, правителе-монахе Йеше О здесь начался настоящий буддийский ренессанс. Строились новые монастыри, в поисках мудрости в далекую Индию отправлялись посланцы-паломники. Ключевой фигурой этой эпохи был Великий Переводчик («Лоцзава») Ринчен Цангпо (958–1055). В возрасте семнадцати лет он был направлен в Индию на обучение в самые известные центры буддизма того времени. Вернувшись и принеся в свою страну важные священные тексты, он воздвиг по всему Ладаку 108 духовных обителей и ступ. В 999–1005 годах, отправившись в тяжелейшее путешествие в Кашмир, он привез оттуда искусных художников и мастеров по камню, металлу и дереву, чтобы украсить основанные им монастыри – Алчи, Ламаюру, Базго и другие.

К XV веку правящий род Ладака распался на две ветви, что привело и к разделению страны. Король Граспа Бум-лде сделал своей новой резиденцией Ле – древнее поселение, отныне получившее статус столицы. Брат короля Бум-лде, Грас-па Бум имел столицей своих владений современный Темисганг в северо-западной части Ладака. Оба эти королевства были объединены правнуком Грас-па Бума, Бхаганом (годы царствования 1470–1500), который объявил о создании новой королевской династии Намгьялов («Победоносных»), а себя – Бхаганом Намгьялом, наследником древнейших исконных правителей Ладака. Столица была вновь возвращена в Ше. Надо сказать, что формирование новой власти происходило отнюдь не в спокойные времена – Ладак был втянут в непрекращающиеся конфликты с соседним Кашмиром и враждовал с объединенными монголо-тибетскими армиями. При Тсеванге Намгьяле (1535–1575) ладакское королевство прирастает новыми землями и простирается почти до границ Кулу на юге и мусульманского Балтистана – на западе. Перед его сыном Джамьянгом (1580–1590) возникла угроза со стороны правителя Балтистана Али Мира, и между двумя странами разгорелась война. Ладакская армия в ней потерпела поражение и капитулировала, Джамьянгу Намгьялу пришлось формально принять ислам, а вечный союз двух стран был скреплен браком короля Ладака и дочери Али Мира Гийял Хатун. В скором времени у короля появился наследник – Сенгге (Лев) Намгьял, который оставил самый яркий след в истории среди всех Намгьялов. Ладакцы до сих пор с уважением вспоминают о нем.

Сенгге Намгьял правил с 1590 по 1640 годы. Так же как и его предшественники на троне, он стремился расширить свои владения – за счет земель к востоку (королевства Гуге и Пуриг), а также на западе в Балтистане, земли которого к тому времени перешли под власть империи Великих Моголов. Угроза конфликта с таким сильным врагом вынудила короля умерить свои завоевательные амбиции, и он обратился к вопросам духовным. Здесь наставником короля был приглашенный им лама Стагсанг Распа (досл. Тигр), и вместе король и монах закладывали новые монастыри в долине Инда, сыгравшие впоследствии немалую роль в истории страны. Лама Стагсанг «много времени провел рядом с королем Львом, и король ничего не предпринимал без его совета и согласия. Тигр сам выбирал места для монастырей, наблюдал за их строительством, был неутомимым ходоком и легко переносил суровый климат Ладака. Он заставлял лам быть прилежными в тайных науках. По его повелению ламы сели за переписку старинных тибетских рукописей. Иногда лама Тигр подолгу не появлялся в королевском дворце, и никто толком не знал, где он находился в это время. Но, когда у короля Льва возникала в нем острая нужда, лама Тигр появлялся или присылал своего гонца с письмом. В письме всегда содержался ответ на тот вопрос, который мучил короля. Три не подлежащих сомнению факта из жизни ламы Тигра сообщают исторические хроники Ладака. Лама много путешествовал, посетив Индию, Кашмир и Удияну, о точном местонахождении которой до сих пор спорят востоковеды. Он видел и знал в лицо всех 84 святых. Однако хроника умалчивает о том, кто были эти святые и где видел их Великий Лама. И последнее – лама Тигр написал книгу «путешествие в Шамбалу» (Л.В.Шапошникова. «По маршруту Мастера», т. 1). Книга эта хранится в знаменитом монастыре Хемис, который также был основан при Сенгге Намгьяле. Другой заложенный в то же время монастырь Чемре возглавляет настоятель, по традиции считающийся перевоплощением того самого Ламы-Тигра. Сенгге Намгьял, как и его отец, был также женат на принцессе Балтистана, Скальцзан, которая считалась ладакцами воплощением богини Тары. Ей посвящен построенный Сенгге Намгьялом небольшой храм в Базго, славящийся своей удивительной тонкой росписью. И наконец, король Сенгге вновь перенес свою столицу в Ле и выстроил на горе над городом Королевский дворец, задуманный как уменьшенная копия Поталы – дворца Далай-ламы в Лхасе.

На подступах к дворцу, сразу за базаром, начинается настоящий старый Ле – скопление тесно прижавшихся друг к другу глиняных, полуразвалившихся домишек. Узкие, пыльные дворы-проходы, переходящие в темные, ведущие в неизвестность земляные коридоры. Все это сохранилось без изменений, наверное, с XVII века. Но сам дворец, словно отстраняясь от забот простого народа, стоит гораздо выше самой верхней границы старого города – дальше нужно карабкаться по отвесной скале. Можно подъехать к дворцу по специальной ведущей к нему дороге, но это путь неблизкий. Он проходит совсем с другой стороны, огибая город целиком с востока и подходя ко «Львиным воротам» дворца – его главному входу. Я же решил отдохнуть от мотоцикла и на первых порах осваивал незнакомый мне город пешком.

Обходя дворец вокруг и пытаясь не сорваться с острых уступов держащей его скалы, я с восторгом начал свое знакомство со строгой тибетской архитектурой здания. В этих ровных отвесных гранях, перепадах ярусов крыши и в узеньких оконцах на всех его девяти этажах чувствуется какая-то монументальность, внушающая уважение. «Живописным нагромождением, вознесшимся среди чаши разноцветных гор» назван дворец в «Алтае–Гималаях» Н.К.Рериха. На самом краю скалы возле дворца стоит громадный бело-красный чортен. Интересно отметить, что именно в Ладаке встречаются чортены не только полностью белые, но и красочно расписанные в нижней части. Повсюду на них можно видеть изображенных чудо-птиц (Гаруду), священных львов, крылатых коней и других фантастических персонажей из мира буддийской символики, раскрашенных обычно красно-бурым цветом, иногда с добавлением синей и желтой краски. Здесь на чортене – изображение несущего Чинтамани Коня Счастья, прежде знакомое лишь по картинам Н.К.Рериха. Ощущение ожившей истории! На мгновение для меня словно исчезли те почти восемьдесят лет, что отделяют нас от времен Центрально-Азиатской экспедиции. Но еще больший восторг возникает, когда от королевского дворца видишь на вершине соседней скалы Намгьял Тсемо яркие краски вознесенного к небу храма Майтрейи. В этой постройке нашла свое выражение вся смелость людей, возводивших монастыри Ладака! Чем-то эта картина напомнила мне французские Пиренеи и тамошние заброшенные замки альбигойцев, стоящие на самых высоких горных хребтах под синим небом, солнцем и вольными ветрами. Повсюду в мире свобода духа неизменно увлекала человечество ввысь!

Центрально-Азиатская экспедиция Рерихов прибыла в Ле 26 августа 1925 года. Первоначально она разместилась на территории местной почтовой станции, которая была расположена в долине чуть южнее и западнее Королевского дворца. Вскоре, благодаря состоявшемуся знакомству с королем Ладака, экспедиция получила разрешение остановиться в самом дворце. К тому времени династия Намгьялов потеряла власть, дворец – их бывшая гордость – был уже много десятилетий заброшен и пустовал, постепенно разрушаясь. «…Большая каменная лестница ведет в верхние комнаты дворца. Она сильно обветшала, некоторые камни выбиты из ступеней, поэтому подниматься следует осторожно, проверяя ступени на прочность. Наши спутники называли ее "Сассери", сравнивая лестницу с трудной дорогой, ведущей на перевал Сассер на каракорумском маршруте. Слева и справа от лестницы в стенах зияли темные провалы – все, что осталось от дверей в кладовые и комнаты прислуги. На верхнем этаже темноту коридора внезапно пронизывает яркий свет, льющийся из бокового квадратного окна без стекла и рамы. Темной ночью, позабыв об осторожности, можно запросто из него выпасть…» (Ю.Н.Рерих. «По тропам Срединной Азии»). Такие неожиданные опасности таил в себе дворец в начале XX века. Сейчас же старые лестницы в западной части дворца почти полностью обвалились. На закопченных стенах явно видны следы старых пожаров и костров, которые кто-то жег в этих залах, причинив непоправимый ущерб настенным росписям. Перекрытия местами обрушены и превратились в пыль. Прошло полтора столетия с тех пор, как королевской семье пришлось покинуть эти славные стены. Давние конфликты с западным соседями и недальновидность позднейших королей привели к нашествию на Ладак в 1834 году армии правителей Джамму и Кашмира во главе с Зораваром Сингхом и к покорению Ладака. С тех пор члены правящего рода были удалены из Ле в Сток – их летнюю резиденцию на противоположном берегу Инда. А Ладак стал частью Джамму и Кашмира, а затем, вместе с ними, в 1948 году вошел в состав независимой Индии.

Непонятно лишь, почему никто до сих пор не озаботился сохранением дворца в Ле, этого величайшего памятника Ладака? И все же, среди всех царящих в нем разрушений, и в наши дни там видны знаки былой славы и красоты. Н.К.Рерих отмечал в дневнике: «Ходим по крутым, осыпающимся лестницам. Минуем темные проходы. Застываем от радости на террасах и балконах, где раскинулся вид на все горы и песчаные взгорья. <…> В комнате, избранной как столовая, на стенах написаны вазы с разноцветными растениями. В спальне – по стенам все символы Чинтамани, камня сокровища мира. И черные от времени резные колонны держат потемневший потолок на больших, беренедеевских балясинах. Низкие дверки на высоких порогах, и узкие окна без стекол. И вихрь предвечерний вольно гуляет по переходам… Ночью свистит ветер и качаются стены. Пишу в верхней палате, имеющей выход на все крыши. Двери с широкими резными наличниками, колонны с тяжелыми расписными капителями. Приступочки, ступеньки и патинированный временем темный потолок. Где же я уже видел эту палату? Где же уже играли те же пестрые краски? Конечно, в "Снегурочке" – в чикагской постановке. Входят мои и говорят: "Вот уж подлинный Берендей в своей собственной палате"». Эта чудесная «берендеевка» сохранилась и в наше время. Мне посчастливилось успеть ее увидеть – именно такой, какой она описана в дневнике Рериха. Сейчас, после многих лет забвения, в Королевском дворце начат крупный ремонт, и совсем скоро настенные росписи будут переписаны заново, древние резные столбы заменятся новыми, потемневшее дерево балясин и дверных проемов тоже уйдет в историю. Увы, по-видимому, у нынешних властей Ле нет средств на кропотливое профессиональное восстановление старых материалов, а все увеличивающемуся потоку туристов нужен привлекательный объект для посещений. И вот мастера-строители подбирают тоненькие веточки и подкладывают их под обновляемые крыши и подоконники, точат новые столбы по образцу уцелевших старых. Работа ведется большая, но лишь бы не стала она новоделом, ставящим под угрозу атмосферу старины, сохранившуюся в закоулках этого заброшенного здания. Я долго ходил по темным проходам его верхних этажей и просторным залам, любуясь уцелевшими красочными узорами на дереве столбов и потолка, и представлял себе, какой радостной и смелой должна была быть несколько веков назад жизнь здесь, среди этого яркого многоцветия красок. И вправду, что-то наше, русское ощущается здесь! Прямо из коридора – выход на широкую крышу, с которой открывается прекрасный вид на лежащий внизу город, на древний Инд и далекие голубоватые вершины занскарского хребта. Рерихи жили в соседних комнатах и выходили на эту площадку, чтобы полюбоваться окружающими горами. «С этого места поучений Иссы, с террас высоких, надо написать серию всего, что видно оттуда. На высоких, очищенных ветрами местах бывали знаки больших общений…», – говорится в «Алтае–Гималаях». Сказано – и сделано. В Ле и ближайших окрестностях Николаем Константиновичем была написана целая серия картин. В части из них («Замок Ладака», «Королевский Дворец», «Пруд Иссы», «Субурганы Ле», «Спитуг») запечатлены виды местных памятников. Другие («Конь Счастья», «Перекресток путей Будды и Христа») несут в себе иносказательный смысл.

Самую важную достопримечательность Королевского дворца время и вовсе не тронуло. Домашний храм-часовня королевской семьи посвящен богине Дуккар – тибетской форме Ситатапатры. В буддийском пантеоне она считается женской ипостасью бодхисаттвы Авалокитешвары. Редкое для буддийских храмов изображение загадочной богини – удивительная многорукая статуя высотой чуть более человеческого роста – прекрасно сохранилось, и, судя по экспедиционным фотографиям Рерихов, оно ничуть не изменилось с тех времен. Н.К.Рерих сравнивал Дуккар со «Светлой Матерью Мира». Действительно, богатый символизм всемирно известного полотна художника «Матерь Мира», написанного за год до вступления экспедиции на землю Ладака, имеет четкие параллели с трактовкой образа Дуккар.

Изображение Дуккар состоит из бесчисленно повторяющихся элементов. Ее множество ног попирает в Танце Времени земной мир («сонмы проклятых существ» – Ю.Н.Рерих,), что символизирует многообразие физических факторов и взаимосвязей. Множества голов-лиц образуют ярусы в священной ушнише – гигантском продолжении теменного выпячивания на голове богини. Эта нескончаемая вертикальная последовательность ярусов – символ «высших» уровней макрокосма. Наполняющие их лики будд-татхагат персонифицируют аспекты мысли и сил этих духовных планов Вселенной, воплощая их энергии в своей творческой активности. Бесчисленное число ликов говорит о бесконечных проявлениях космических сил и неисчерпаемости восходящей иерархии миров. Но, с другой стороны, эти сверхразумные Существа сами собой и образуют планы Вселенной, как бы наполняя их пространство сферами своих сознаний. Отсюда следует представление о неотделимости Вселенной от Жизни и Сознания; она порождена и сложена духоматерией и энергиями иерархии высочайших Сущностей-Сознаний и вне их принципиально не существует. Замечательный дуализм Космоса, порождающего Сознание, и Сознания, порождающего Космос.

Две сферы ясно различимы вокруг богини. Малая сфера ограничивает ушнишу, как бы отделяя Сокровенное от нижележащих планов. Вторая сфера огненным пламенем ограждает центральную часть образа. Внутри ее – громадное круговое пространство, заполненное множеством рук, полных открытых глаз. Рука всегда являлась символом сознательной творческой силы, а глаза – всевидящей, всепроникающей субстанции – мировой Акаши (как сказано в Живой Этике – см. Надземное, 108), всеобщего строительного материала для зарождающихся форм. Это пространство можно уподобить сфере созидательной деятельности Космоса. Центральная фигура, благодаря многочисленности всех форм, также обретает идею некой матричности, скрывающей целую последовательность стоящих друг за другом и уходящих в глубину образов богини. Что примечательно, эта множественность скрыта за единым покровом одеяния, на котором мы видим всю доступную глазу гамму цветов радуги. В этом факте также заложен свой символизм, напоминающий о покрове Изиды. Без сомнения, он имеет отношение ко внешнему плану восприятия – осязаемой реальности, узоры которой постигаются через чувства и скрывают за собою бесконечность энергий и планов мироздания.

Так, в конечном итоге, перед нами возникает представление о синтезе самой беспредельной Вселенной. Одухотворенная и проникнутая Мудростью Великих Душ, она взращивает семена жизни, как истинная Матерь миров.

Посмотрим теперь на картину Н.К.Рериха – и увидим в ней, в сущности, те же идеи. Та же форма двойной ауры божества, нижний большой круг которой означает проявленную сферу Вселенной, арену творчества космических сил. Малый круг сияет вокруг Тайного, невидимого Лика, который недоступен лицезрению простого смертного, – духовной триады Космоса. Идея ушниши здесь передана через пламенный плат, скрывающий лик богини. На нем изображены Квадраты, заключающие Монаду-точку, – священный Тетраграмматон, числовой символ Источника творения. Бесконечную иерархию ликов-миров, заключенную в ушнише Дуккар, мы видим выраженной в многозначительных, кружащих вокруг богини созвездиях Ориона и Большой Медведицы, каждая из звезд которых представляет собой маленькое изображение Бодхисаттвы. Основание трона богини покоится на прочном фундаменте скал физического мира, пронизанном течением Реки Времени. Одеяния богини полны изображениями мифических птиц и зверей, а также и цветущих трав, восходя к древней идее «звериного стиля», рожденного поэтическим восхищением самой окружающей природой – живым, чувственно постигаемым воплощением всего многообразия мировых сил и движений.

Но пора покинуть дворец и взглянуть на окружающие его достопримечательности. Чуть ниже дворца, над домишками старого Ле расположены два небольших храма, один из которых посвящен Бодхисаттве Ченрези (Авалокитешваре). На его стенах запечатлены сотни будд и бодхисаттв прошлого и будущего, фрески недавно обновлены и производят яркое впечатление. Соседний храм, как и дворец, был возведен при Сенгге Намгьяле, и тогда же в нем была установлена статуя будды грядущего – Майтрейи. Вот что о ней говорится в «Алтае–Гималаях»: «Около дворца в отдельном храме помещается гигантское изображение Майтрейи. Стенопись там очень величественна. Часто стенопись Италии или русских церквей бывала или мелка или обща по пятнам; но здесь бросилось в глаза необычное сочетание широты понимания общих пятен с богатыми деталями. Изображение Майтрейи – на двух этажах. До пояса – на нижнем, Лик – на верхнем. Может быть, это разделение статуи сделано позднейшими соображениями, но идейно оно замечательно. Приходящий человек как бы не мог охватить сразу все величие символа. Надо подняться на следующий этаж, чтобы достичь Лика – как бы высшего мира. Нижний этаж тонет в сумраке, а наверху через узкие окна (без стекол) вливаются лучи яркого, всепроникающего солнца…». Чамба («Любящий», «Милосердный», «Дружественный») – так повсеместно, как в Ладаке, так и в остальном Тибете, называют Майтрейю, Будду Сострадания. Следует отметить, что именно почитание Майтрейи было особенно развито во все века существования буддизма на этой земле, и поныне все новые и новые его изображения появляются в местных монастырях. Свидетельством этой традиции служит и тот факт, что в Ле имеется второй храм, посвященный Майтрейе. Он находится на уже упомянутой горе Намгьял Тсемо (досл. Холм Намгьялов, другое название Пик Победы), возвышающейся неподалеку от дворца.

Крутой зигзагообразный подъем на эту гору при первых лучах зари утром следующего дня был долог и довольно утомителен, но трудности пути были с лихвой вознаграждены потрясающим видом, открывающимся с вершины на оставшийся далеко внизу город. Здесь, на небольшом пятачке, расположились два небольших храма и виднеющиеся над ними развалины старой крепости. В крепости этой находился самый первый дворец в Ле, возведенный в начале XVI века королем Таши Намгьялом. Насколько можно судить по его сохранившимся элементам, стиль дворца был вовсе не тибетским, а северо-индийским, типичным для предгорий Гималаев. Примыкающий к крепости небольшой храм Гон-кханг посвящен Четырем Дхармапалам – гневным божествам – хранителям сторон света. При слабом свете можно видеть потемневшие от времени фрески и статуи божеств, грозные лики которых, по традиции, скрыты за занавесью от глаз входящих. Открывают их лишь во время праздников и больших торжеств. На стенах – фрески, «значение которых усиливается тем, что их можно датировать» (Ю.Н.Рерих). Дело в том, что наряду с изображениями Шакьямуни и Дзонкапы мы видим здесь и портрет самого Таши Намгьяла, основателя храма и его главного жертвователя. Хотя Гон-кханг является современником крепости, он выдержал испытание временем. От дворца и крепости же в результате позднейших войн практически ничего не осталось. Ладакцы пережили много переделов власти, но при этом распри среди единоверцев, очевидно, никогда не касались святилищ… Яркого красного цвета двухэтажный храм Майтрейи, стоящий рядом, – старейший в Ле. Он древнее Гон-Кханга минимум на столетие. Его стены помнят те времена, когда династии Намгьялов еще не существовало, а верхним Ладаком правил из Ле король Бум-Лде. Именно он повелел воздвигнуть этот храм, а внутри его – удивительное изображение бодхисаттвы.

Гигантская статуя занимает все два этажа. Майтрейя восседает на троне, его золотой лик освещен лучами восходящего солнца и умиротворен, а совершенство его духовного прозрения увенчано короной со знаками пяти Будд Созерцания. Но в то же время он поземному деятелен, его ноги спущены на землю, руки сложены в жесте проповеди Учения, а во взоре, смотрящем вниз с высоты, угадывается живое участие к судьбам тех, кто вошел сюда, и тех, кто существует там, у подножия горы на далеких улочках Ле. Молчаливое божество на вершинах гор словно бы хранит город, принимая на себя его тяготы… И словно незримой нитью оно связано с тем вторым образом Майтрейи, который появился несколько веков спустя в храме около дворца. Изображение наверху на горе ладакцы называют «красным» Чамбой, а внизу в городе – «желтым». И оба они, действительно, суть разноцветные части единого кристалла здешнего глубочайшего почитания Майтрейи. Ясно, что ладакцы необычайно любят своего милосердного Чамбу, видя в нем заступника и утешителя. Следы этого почитания уходят в глубокую древность ко временам прихода буддизма в Гималаи, и теперь уже сложно сказать, почему именно Майтрейя – воплощение чаяний будущего для буддистов – стал столь близок народному сознанию в Ладаке. Ведь даже изображения самого Шакьямуни здесь не так распространены, Чамбу же мы видим повсюду запечатленным в красочных статуях монастырей, высеченным на знаменитых скалах и безымянных каменных стелах, его имя слышно в песнях и названиях деревень. Всеобщая вера в образ Грядущего Будды объединила безвестных аскетов-монахов, создавших придорожные изображения Чамбы на перевалах, простых крестьян, почитавших его в молитвах, и королей разных династий, враждовавших между собой, но неизменно возводивших посвященные ему храмы. Удивительно, но несомненно: говоря о Ладаке, мы имеем полное право назвать его краем Майтрейи. И, помня об этом, мы уже не будем искать какие-то особые объяснения тому, что Королевский дворец окружают именно знаки Майтрейи. В этом факте нашли свое закономерное отражение древнейшие духовные традиции Ладака.

Традиции эти были отмечены и Н.К.Рерихом. В 1925 году на земле Ладака художник создает знаменитую серию картин «Майтрейя (Красный Всадник)», выразившую не только устремления ее автора, но и кристалл духовных накоплений Ладака. Картина «Майтрейя-Победитель» является, наверное, наиболее ярким тому свидетельством. В ней совпали и огненные веяния новейших времен, и атмосфера тысячелетней старины. Поэтому не случаен тот факт, что посвященные Майтрейе полотна возникли именно здесь, где издавна существовало его глубокое почитание и сохранилось множество посвященных ему памятников. Образы этой страны вдохновляли Мастера, были им творчески переосмыслены и положены в основу сюжетов большинства работ этой серии. Среди них не стала исключением и картина «Конь Счастья».

В южной части Ле, вдоль дороги к аэропорту стоит длинная стена, выложенная из округлых камней. На каждом из них выбиты иероглифы священной мантры «Ом Мани Падме Хум» – «Слава Драгоценности в цветке лотоса!». Эти неприкосновенные камни называются «мани», а стены из них – мендонгами (досл. стена «мани»). Мендонги часто встречаются в Тибете и представляют собой традиционные ритуальные объекты. В Ле находится самый длинный в Ладаке мендонг, протяженностью более полукилометра, что указывает на стремление здешних правителей создать в городе атмосферу, подобающую столице светской и духовной. Можно себе представить, сколько труда было вложено в обработку этих бесчисленных камней. Впрочем, сам процесс их изготовления считается одной из форм поклонения божеству, а запечатленная на них молитва имеет для буддистов важнейшее священное значение. В давние времена монахи, читая эту мантру, совершали обход стены, а сами камни и поныне безмолвно беседуют с небесами.

К северу от этого мендонга, у большой шумной площади-перекрестка, откуда начинаются уходящие в сторону дворца длинные базарные ряды, стоит несколько больших ступ. Самая крупная из них ярко раскрашена и сразу привлекает к себе внимание. На разных ее гранях изображены мифические львы, крылатые божества-небожители и конь Лун-та, несущий драгоценный Чинтамани. Несомненно, что на картине «Конь Счастья», судя по контурам Королевского дворца на заднем плане, изображены именно эти ступы. Образ женских фигур, несущих свою ношу мимо чортенов Ле, также был взят художником из наблюдений за окружающей жизнью: «…Вчера на улице женщина, возвращаясь от жнивья, подошла и протянула руку в рукопожатии привета. Теперь они жнут золотой ячмень. Вереницы людей, с венками цветов на головах, несут за спиной связки золотых колосьев и поют звонко и радостно, поют золотыми полноголосными гирляндами» (Алтай–Гималаи, стр. 107). Но почему этих фигур четыре? Куда они так непоколебимо устремлены в своем будничном труде, в столь ясно переданной динамике своего движения? И почему одна из них стоит впереди, обернувшись и нетерпеливо ожидая своих менее расторопных спутниц?.. Да, фигуры эти существуют в реальном, запоминающемся пространстве городка в горах Ладака. И в то же время у них словно есть какая-то задача, к исполнению которой они идут, и, видимо, скоро они покинут эти места…

Загадочная иносказательность будет нам часто встречаться не только в картинах, но и в главах «Алтая–Гималаев», посвященных пребыванию экспедиции в Ладаке. В своем путевом дневнике, наряду с красочными описаниями жизни Азии и будней экспедиции, Рерих оставил нам вехи Тайного. Раскрытые страницы «истории помимо историков» позволяют увидеть в новом свете давние легенды и прошедшие события, делая памятники Востока еще более удивительными. Как уже говорилось, со времен глубокой древности у берегов Инда был оживленный перекресток караванных путей и дорог странников. Этот факт способствовал не только торговле, но и культурному обмену. Рерихи услышали в Ладаке упоминания о кратком пребывании здесь Гаутамы Будды. С просторов Азии до нас доносятся неизвестные прежде факты из истории исканий царевича Сиддхартхи: «Ни у Алары Каламы, ни у Уддаки Рамапутты Будда не нашел спасительных решений. Преобразователь, стремившийся к жизненности, не мог удовлетвориться перетолкованиями Ригведы. Далеко уходит Будда, в тайники гор. Предание доводит смелого искателя до Алтая. И сказание о Белом Бурхане сохраняется на Алтае во всей жизненности…». Одновременно мы слышим и о Христе. Книга, посвященная тайне его юношеских лет, весьма нашумевшая и осмеянная как фикция, была издана в начале XX века Н.Нотовичем. В ней утверждается, что Иисус посетил Индию и затем в поисках мудрости последовал в Тибет. Возвращался он назад в Иудею через Ладак, и здесь до сих пор сохраняются тому свидетельства. Так говорят старые легенды, передаваемые из поколения в поколение… Но помимо легенд существуют и записи лам «Об Иссе, лучшем из сынов человеческих», показанные Нотовичу в монастыре Хемис. Рерих упоминает и о Нотовиче, и о самом исходном манускрипте: «…Еще неожиданнее в Тибетских горах встретить и узнать прекрасные строки об Иисусе. Буддийский монастырь хранит учение Иисуса, и ламы отдают почтение Иисусу, здесь прошедшему и учившему…». А затем делает окончательный вывод: «Решительные сообщения приходят в последний час. Так мы узнали о подлинности рукописи об Иссе. В Хеми(се) лежит действительно старый перевод с манускрипта, написанного на пали и находящегося в известном монастыре недалеко от Лхасы. Наконец узнали преемственность очевидцев. Сказки о подделке разрушены».

Упоминания о зримых памятниках, сохранившихся в Ладаке на этих «путях Будды и Христа», в «Алтае–Гималаях» часты, но не всегда отчетливы. Многое недосказано, оставлено пытливому читателю для самостоятельного исследования. О Ле Николай Константинович писал в дневнике:

«Ле – место замечательное. Здесь предание соединило пути Будды и Христа. Будда шел через Ле на север. Исса беседовал здесь с народом по пути из Тибета. Тайно и тщательно хранимые предания. Трудно нащупать их, ибо ламы умеют молчать лучше всех людей».

«В один день три сведения о рукописи об Иисусе. Индус говорит: “Я слышал от одного из ладакских официальных лиц со слов бывшего настоятеля монастыря Хеми(с), что в Ле было дерево и маленький пруд, около которого Иисус учил”».

«Вот и место Будды. Оно изглажено временем. Предание говорит об "очень большом и древнем строении", но теперь лишь устои утесов и щебень напоминают о разрушении. Старые тесаные камни пошли на постройку позднейших ступ, которые в свою очередь успели рассыпаться. Одно лишь обстоятельство несомненно – вы стоите на месте древнего строения. Невдалеке старинная деревня и остроконечная груда развалин, слившаяся как монолит».

«Недалеко от места Будды имеются древние могилы. Их называют древнедардскими могилами. Время их, конечно, значительно старее тысячелетия».

Попытаться разгадать эти скупые намеки можно, лишь оказавшись на этой земле. Но увы! Ле сильно изменился, особенно за последние десять–пятнадцать лет. Нашествие туристов дало мощный стимул росту города. Из относительно небольшого поселка, сосредоточенного вокруг дворца и базара, Ле многократно расширился в размерах, поглотив некогда самостоятельные соседние деревушки. Теперь город занимает всю долину, поднимающуюся от Инда к подножию Ладакского хребта, а деревни Чангспа, Гонпа и Чуби, отмеченные у Ю.Н.Рериха, стали его районами, плотно застроенными гостиницами и гестхаусами. В северной части города преобладают частные дома и ячменные поля, огороженные от проникновения незваных гостей. Следует отметить также, что и написание, и произношение названий в наше время несколько отличается от приведенных у Рерихов. К примеру, монастырь Зангскар из дневника Юрия Николаевича в наши дни носит название Самкар. Все это создает дополнительные трудности тому, кто попытается восстановить картину Ле 1920-х годов. Но все же эта задача – не из числа невыполнимых. Если «Алтай–Гималаи» – это поэтические заметки художника и ученого-путешественника, то труд Юрия Николаевича «По тропам Срединной Азии» представляет собой подробный и методичный отчет экспедиции, написанный в лучших традициях востоковедения. Два этих путевых дневника было чрезвычайно полезно сопоставить на месте, и высокий уровень внимания к деталям, присущий Ю.Н.Рериху, здесь сослужил добрую службу.

Итак, я ищу достопримечательности Ле, упомянутые Рерихами. Хожу вдоль садов и ручьев, через поля и дворы. Поднимаюсь на окрестные скалы и смотрю на город сверху. Уяснив себе азы местной географии, заправляю бензином мотоцикл и езжу по улочкам и окрестностям, удаленным к северу от центра города. Вот и Самкар гомпа, некогда прекрасно видимый от дворца, а ныне совершенно потерявшийся за окружающими домами. На его стенах – прекрасные образцы росписей, заметно состаренные прошедшими годами. В глубине – статуи Авалокитешвары и Манджушри. Но общий план города все равно складывается не сразу – слишком много отрывочных сведений, трудно восстановимых в наши дни. Нахожу местное археологическое управление. Хотя его сотрудники и весьма удивились моим расспросам, меня приняли с настоящим ладакским гостеприимством. Видимо, за многие годы я был первым европейцем, проявившим такой интерес к древностям Ле. И вот мы втроем пьем горячий, приторно-сладкий чай с молоком и долго беседуем об истории и переменах, произошедших в городе. Они изменили его облик, но все его важнейшие монументы существуют и по сей день. Правда, многие из них почему-то в путеводителях вовсе и не упомянуты. А точная история этих памятников подчас неизвестна и самим ученым…

Северная часть долины Ле поднимается к горам, будучи охваченной с обеих сторон невысокими отрогами Ладакского хребта. На крайних к Инду уступах этих гор построен и Королевский дворец. К северу от долины, на пути к Каракоруму, вознесся грозный Кардонг-ла – самый высокий в мире перевал. Сейчас подъем на него начинается в восточной части долины, кладя свои первые асфальтовые зигзаги на отрогах окаймляющих ее гор. Во времена прошлого путь на Кардонг шел от дворца посередине долины, среди окрестных деревень, постепенно уходя в горы на головокружительную высоту в 5600 метров. Начало этого старого пути в наши дни примерно соответствует узенькой дорожке, построенной для туристов от дворца по направлению к Самкар гомпа. Путь Центрально-Азиатской экспедиции из Ладака в Хотан также шел через Кардонг, и при ее отправлении из Ле Н.К.Рерих записал следующие строки: «Долго грузились на яков. Кони, мулы, яки, ослы, бараны, собаки – целое библейское шествие. Караванщики – целый шкаф этнографического музея. Прошли мимо пруда, где, по преданию, впервые учил Исса. Влево остались доисторические могилы, за ними – место Будды, когда древний основатель общины шел на север через Хотан. Дальше развалины строений и сада, так много нам говорящие. Прошли каменные рельефы Майтрейи, при дороге напутствующие дальних путников надеждою на будущее. Остался позади дворец на скале, с храмом Дуккар – светлой, многорукой Матери Мира… Над нами стоял запорошенный снегом Кардонг! Он высился недоступно». В этих словах выражено все наиболее важное, что нужно было еще раз отметить, прощаясь с Ле. Выражено последовательно и точно, будто для ориентира: древний пруд, могилы и место Будды, развалины строений, изображения Майтрейи и храм Дуккар во дворце. Юрий Николаевич добавил: «…Около четырех часов дня длинный караван экспедиции покинул почтовое бунгало и заполонил узкую дорогу, ведущую мимо лехского дворца в горы, через небольшую деревушку Гонпа. За нами по пятам следовала большая толпа местных жителей, желая счастливого пути. Мы миновали ячменные поля и монастырь Зангскар, чьи белые стены возвышаются над равниной к северу от Ле».

По всей северной части долины Ле вниз с окрестных гор бегут, все набирая силу, несколько ручьев. Иногда они разделяются на более мелкие, затем, вдруг собираясь вместе, неожиданно превращаются в бурные потоки. Они наполняют долину живительной прохладой, орошают поля и сады. Для местных жителей эти ручьи – настоящее благословение и источник радости. Удивительно, что среди засушливого климата Ладака здесь мы наблюдаем такое обилие влаги. И если пройти по течению некоторых из этих ручьев, то в конечном итоге мы придем к небольшому тихому пруду, в который они и стекаются. Пруд этот расположен неподалеку от Королевского дворца и базара, вокруг него растет много деревьев, которые жарким днем дают приятную тень. Рядом с прудом, по иронии судьбы, находится полицейское управление Ле, а также Экологический центр, в магазине которого я обнаружил местную брошюру с красующейся на обложке репродукцией картины Н.К.Рериха «Замок Ладака». Воистину, неисповедимы пути… Что интересно, ручьи не только втекают в пруд, но так же симметрично вытекают из него, и уровень воды в нем – результат природного баланса. Вероятнее всего, этот пруд когда-то возник естественным образом в небольшой впадине на пути ручьев, следовательно, он мог существовать очень давно. Старожилы помнят лишь, что пруд этот был здесь всегда, и еще их прадеды брали из него воду. Позднее, для сохранения пруда, стенки его берегов были аккуратно выложены камнями. Никакого иного крупного водоема в Ле нет, и несомненно, что этот пруд и есть то самое, отмеченное в веках место, где когда-то прозвучала первая проповедь Христа… Какие слова прозвучали здесь, над спокойной гладью вод две тысячи лет назад? Кто внимал им? И что в те времена окружало это место? И снова – поразительное чувство Реальности Истории. Странное, необычное единение образа Христа и стоящих вокруг Гималаев…

К западу отсюда простирается район Чангспа, по одноименному названию бывшей деревни. В Чангспа находится один из древнейших монументов Ле – Таши Гоманг чортен. В центре комплекса высится большая белая ступа необычной ступенчатой формы, окруженная целым лабиринтом стен и менее крупных ступ. Кирпичи ступ сильно сглажены прошедшими веками, их расплывшаяся глина слилась в единое образование. К востоку и западу от центрального чортена установлено две замечательных каменных стелы. На каждом из этих камней мы можем видеть по два изображения, художественный уровень которых стал для меня настоящим культурным шоком. Этим уникальным камням, датируемым по крайней мере XI веком, вместо неотвратимого медленного разрушения под действием воды и солнца следовало бы найти место в лучших музеях мира. На их лицевой стороне, обращенной ко входу в комплекс, – прекрасные изображения Шакьямуни. На обратной стороне стел мы снова видим столь же утонченные изображения Майтрейи, сопровождаемого бодхисаттвами. Необычайно символична сама идея одновременного изображения будды настоящего и будущего на разных сторонах одного камня. Ю.Н.Рерих также упоминает об этих камнях: «Шакьямуни изображен стоящим, руки сложены в жесте наставления (дхармачакра мудра). Ему помогают Майтрейя и Падмапани, находящиеся по обе стороны от главной фигуры. Второе изображение принадлежит Майтрейе, который держит четки и вазу, или бум-па. Следует отметить, что повсюду в Ладаке Майтрейя представлен с четками в правой руке, а не со стеблем цветка лотоса, как это принято изображать на бронзовых фигурках в Центральном Тибете. Очевидно, что четки принадлежат к более поздней традиции. По дороге к перевалу Кардонг находится каменное изображение Майтрейи с теми же атрибутами». Значит, Рерихи были здесь и исследовали эту часть Ле, удаленную довольно далеко от дворца.

Совсем близко от этого чортена пролегла гряда гор, ограничивающих долину Ле с запада. У этих скал на краю Чангспа мне вдруг вспомнилось описание «места Будды», «изглаженного временем» и стоящем на месте «очень большого и древнего строения» среди «устоев утесов и щебня». Объехав ранее все самые заброшенные уголки Ле, примыкающие к скалам, я был практически уверен в том, что все указанные Рерихом признаки этого места имеются только лишь в этой части города. Есть здесь и различимые следы старого фундамента, и комплекс ступ, и вправду сильно разрушенных, построенных на небольшом плато у основания гор. Но время стирает следы даже самых значительных событий. Сейчас при взгляде на это пустынное место уже сложно себе представить, что у него может быть какая-то своя, особая предыстория. Не замечая его, мимо каждый день проходят сотни человек, стремясь увидеть возведенную в 1985 году на вершине этих же скал «Шанти-ступу». Случайно такое соседство или нет, сказать трудно, но ныне «Шанти-ступа» является одним из наиболее известных памятников Ле. Она прекрасно видна с любой точки города, сияя белоснежным шпилем над окрестными горами. Ступа посвящена Гаутаме Будде. На ее нижнем периметре изображены сцены из жизни Будды, а четыре главных канонических сюжета, обращенные по сторонам света, посвящены его рождению, просветлению, первой проповеди и уходу в Нирвану. В непосредственной близости от ступы требуется хранить молчание. Строительство ступы было инициировано японской буддийской организацией и благословлено Далай-ламой. Десятки туристов каждый вечер собираются здесь, чтобы в тишине полюбоваться панорамой раскинувшегося внизу города и встретить закат.

Судя по словам Н.К.Рериха, где-то неподалеку в сторону Кардонга должны быть следы «древнедардских могил», «раскопанных миссионерами в Тау-сер-по… В этих подземных помещениях, сложенных из неотесанных камней, были найдены глиняные горшки с линейным орнаментом, мелкие бронзовые предметы, четки и т.д.» (Ю.Н.Рерих). «Тау-сер-по» – не что иное, как современное «Тиссеру». Так называется гигантская коричнево-серая ступа из глины, похожая и архитектурой, и размерами скорее на пирамиды древних майя, чем на традиционные буддийские чортены. Как гласит история, приказал возвести ее в XV веке король Верхнего Ладака Бум-лде – во имя обуздания злого духа, досаждавшего Ле разными бедствиями. Тиссеру-ступа одиноко возвышается несколько севернее Чангспа, и при взгляде с ближайших гор на панораму долины Ле она сразу приковывает к себе внимание. Хотя ныне ступа полуразрушена, уж слишком она загадочна и монументальна. Ее поперечный диаметр достигает метров пятидесяти. Внутри она напоминает какую-то древнюю обсерваторию – с безупречной геометрией основания и граней, тайными внутренними проходами и лестницами. Стоя рядом, теряешь ощущение реальности. Нет-нет, мы вовсе не в Ладаке, а где-то на другом крае земли. Может быть, даже в Египте… В конструкции боковых граней этой странной ступы-пришельца виден вековой опыт строителей, оперевших стены на равносторонние силовые элементы. Это позволяет равномерно распределить нагрузку на основание. Но где же еще в Ладаке или в соседнем Тибете можно встретить такие пирамиды? Неужели и вправду вся сложность этого сооружения предназначалась лишь для того, чтобы умилостивить мифического демона? Или это напоминание о чем-то ином? Так о чем же? О самих дардах, пришедших в Ладак из неведомых краев? Ле задает нам все больше загадок и вопросов, на которые пока нет ответов…

Одновременно мы снова встречаем в Ле знаки Майтрейи. Громадные статуи в храмах у дворца и древние стелы в Чангспа – лишь малая часть древнего культа. Традиция только начинает обретать зримые черты. Поистине, при живом знакомстве она все яснее выявляет свое повсеместное распространение, и, находя новые изображения Милосердного, мы уже не удивляемся. Поражать нас при этом будет лишь высочайший уровень мастерства неведомых творцов, создавших их. К северу от Тиссеру, у песчаной дороги в дальние деревни на окрестных горах – снова образ Чамбы, благословляющий приходящих. Чудесный рельеф на камне установлен в небольшом каменном гроте. Проходя здесь, меньше всего можно ожидать, что прямо у нас над головой – над каменной кладкой, укрепляющей стены дороги, – находится тайное святилище. Посторонних и туристов в этих краях почти не бывает. У основания грота положены жертвенные рога яков, традиционные для мест поклонения на нагорьях Тибета. Ясно то, что изображение это не покинуто, и люди приходят к Чамбе с подношениями и молитвой сердца.

Упомянутые Рерихом «каменные рельефы Майтрейи, при дороге напутствующие дальних путников» отыскались и вовсе легко. Они стоят неподалеку от Самкар гом-па, там, где раньше проходила старая дорога на Кардонг. В этой части Ле как в те годы, так и в наши дни сохранились старые сады и поля. Четыре стелы, изображающие Майтрейю в различных формах, помещены в специальную нишу, объединенную в комплекс с несколькими небольшими чортенами. Черты на рельефах полуистерты, и, по-видимому для лучшего выделения контуров, они ярко раскрашены.

…Буддийские легенды повествуют о том, что неисчислимые века тому назад на земле было время пришествия одного из великих будд прошлого – Ратначакры. Среди его учеников был монах Стхиравати, заботившийся о благе окружающих гораздо более, чем о своем собственном. И настолько велика была эта забота, столь лучезарна была его доброта и любовь («майтри») к другим существам, что сами боги превозносили его, нарекая Майтрейей. Будда Ратначакра предрек ему, что, став бодхисаттвой, именно под этим именем он будет известен в последующие эпохи. Со временем Майтрейя достиг совершенства во всех направлениях духовных практик. Как бодхисаттва он достиг десятой, наивысшей ступени просветления и пребывает на небе Тушита, где преподает Учение окружающим его святым; вознесшись туда, подвижник Асанга воспринял от Майтрейи пять священных текстов. Указуется, что Майтрейя достиг готовности стать буддой еще прежде Шакьямуни, однако забота об окружающих существах не оставляла для него возможности достичь полной Нирваны. На небе Тушита он ожидает наступления предуказанных времен, когда ему предстоит воплотиться на земле в качестве следующего после Шакьямуни, пятого по счету будды.

Наступление этих времен описывается следующим образом: с течением времени иллюзии все сильнее окутают мир, и человечество, предавшись порокам, начнет стремительно деградировать. Продолжительность земной жизни уменьшится всего лишь до нескольких десятков лет. Тогда Майтрейя проявит себя через великого духовного лидера и увлечет за собой множество людей. Его учение вновь провозгласит идеалы любви и доброты, и постепенно жизнь людей начнет меняться к лучшему. Они откажутся от губительных склонностей, и продолжительность жизни увеличится. Мировой порядок утвердится на большей справедливости и высших ценностях, болезни отступят. И когда люди снова станут жить до сотни лет и станут способны к восприятию Дхармы, Майтрейя придет в образе нового Мирового Учителя и снова повернет Колесо Закона.

На тханках и наскальных изображениях Майтрейя изображается многообразно – и как бодхисаттва, ожидающий на небе Тушиты своего следующего воплощения в качестве грядущего будды, и как воплощенный будда. В последнем случае на нем мы уже не увидим украшений, а смысл канонических жестов рук («мудр») может иметь значение, приложимое лишь к состоявшемуся будде. При этом, если левая рука также опущена вниз, а правая поднята к груди и ее большой палец касается указательного, то жест означает поучение и умиротворение и называется «витарка-мудра». Особенно часто на изображениях сидящего или стоящего Майтрейи распространен жест поворота Колеса Закона («дхармачакра-мудра»), то есть первой Проповеди Учения. Он заключен в особом сочетании рук на уровне груди и приложим лишь к образам Шакьямуни и Майтрейи. Такой жест мы видим на большинстве больших статуй Ладака – в монастырях Ле, Тиксе, Базго и Алчи. Иногда (как, например, в Чангспа и Мульбе) мы видим четырехрукую форму Майтрейи, которая выражает сочетание разных мудр и атрибутов.

В иконографии Майтрейи мы видим его как сидящим в традиционной позе лотоса, так и со спущенными ногами – знаком скорого его пришествия в мир. Непременные атрибуты Майтрейи – Сосуд с амритой, который он обычно держит в левой руке, и цветок или Колесо Закона – в правой. На голове Майтрейи часто изображают небольшую ступу и практически всегда – корону с пятью зубцами (по числу пяти Дхьяни-будд). Стебли двух цветущих древ окружают его с обеих сторон. Из семян одного из них в будущем на месте первой проповеди Майтрейи вырастет символическое древо Бодхи (просветления).

На рельефах около Самкар-гомпа Майтрейя изображен как бодхисаттва, стоящим и выражающим несколько иных мудр. В основном, как на крайнем слева изображении, – это «абхая-мудра». Левая рука держит Сосуд или просто опущена к земле, а правая рука поднята к плечу и обращена ладонью к смотрящему с напутствием: «Не страшись!». Из этих четырех рельефов три именно с таким призывом обращены к тем, кто проходил мимо, начиная долгий и опасный подъем на Кардонг. Духовное понятие «пути» соединилось в сознании ладакцев с очень символичным знаком поддержки и на переходах земных. Понятно, почему образы Чамбы стоят именно здесь, у старой дороги на высокий перевал, и что они означают для ладакцев. Похожие изображения будут еще очень часто нам встречаться вдоль дорог в разных частях Ладака.

На крайнем справа, бело-синем изображении Майтрейя запечатлен в позе «варада-мудра». Правая рука опущена и чуть выступает вперед, с открытой наружу ладонью. Этот жест означает даяние, приношение бодхисаттвой помощи миру, его сострадание и искреннее желание посвятить себя служению на общее благо. Снова весть помощи и заботы...

Таковы были последние знаки Чамбы в Ле. И впереди у нас теперь все остальные чудеса старого Ладака.